Анатолий Макеенок: «За столом в нашем доме родилось название заказника – «Красный Бор»

25 марта 2024

d012c98bb1915fabb689f1853ed2fcad.jpg Я работал в Россонском лесхозе егерем, это была моя территория. И когда здесь появилось частное охотхозяйство, нас с Сашкой Боровиковым взяли туда на полставки. Выдали нам трактор, на нем пахали и сеяли. Плуги у меня были свои, борону брали у людей. Так и работали, без выходных – все молодые, здоровые, задорные. Да и интерес у каждого чувствовался. Мы же все – охотники, люди разумеющие. Жили очень дружно. Зимой охотились на волков, а волков было много. Еще – на копытных, но их Николай Николаевич сильно бить не давал: пускай разводятся, говорил.

Всю зиму на тракторе возил подкормку. Зерно для животных сыпал. Приезжаю, а на подкормочной площадке, как правило, меня ждет по 20 свиней, а то и больше. Трактор идет, а они сзади бегут. Интересно наблюдать! Подъеду, все высыпал – а сыпал полосой, бегут сначала мелкие, пять-шесть, совершенно не боятся, большие же держатся метров за двадцать. Маленькие едят – я стою-смотрю, метров на десять отъехал – крупные сразу окружают малышню – это надо видеть! – и лычом их в стороны раскидывают, малые кабанята летят через спины по воздуху, и назад им влезть ну никак уже нельзя. Что успели, то съели, как говорится, их время ушло: вытеснили.

С самого начала в наших краях было совсем мало дичи, здесь вовсю хозяйничали волки. Они-то и уничтожали кабанов, лосей – всех, кто только попадется! Поэтому первые годы охотились исключительно на волка, по 60 штук били.

Было у нас только одно стадо кабанов, где-то восемь голов. Стали их подкармливать, они и начали размножаться – кабаны-то ведь быстро плодятся!

Рыбы было много, раков – завались: придешь купаться на Белое, вот такие окуни – чуть ли за ноги не щиплют. И браконьеры были, чего таить.

Но браконьеры нас боялись. Я никогда никого не штрафовал, все решал по-доброму: «Мальцы, если не хотите неприятностей, уезжайте!» С человеком всегда можно поговорить по душам. Я о рыбаках, охотники сюда, в мой «медвежий угол», не забирались…

Года два у нас не было выходных. И отпусков. Работы хватало – на танцы сходить некогда, а надо же еще и родителям помочь, сена коровам накосить.

Но что такое возраст, молодость! Нам было все в новинку, интересно. Сперва на полставки работали в лесхозе и на полставки – в охотхозяйстве. По плану нам стояла задача и рыбу ловить, и егерями работать. Нас обеспечили техникой, топливом – а что еще надо?!

c265a23d7aa694fbb95ea6b9acdc3424.jpg

Мой дед здесь был объездчиком, эта должность как сегодня мастер участка, занимался охраной. Так что я, можно сказать, потомственный лесничий! Хотя егерем стал не сразу. До этого десять лет отдал «Сельхозхимии», потом колхоз-совхоз, а потом все-таки на первое место в моей жизни вышел лес. Дед со мной многим делился. И про Красный бор поведал, откуда пошло такое название. Я чуть позже вам об этом расскажу. Ведь ельника, который теперь сажают, раньше и в помине не было.

Разные случались за это время истории. Отец как-то в логове нашел восемь волчат. Дней пять у нас жили, за это время и глазки у них прорезались. По хате бегают, молоко из миски лакают. Днем спят, ночью скулят.

В народе легенды ходят: если забрать волчат, то волчица их отыщет, беды наделает. Все это байки! Батька мой шел пешком до машины, она его преследовала – ну, может, два километра. Дальше не пошла. Он принес волчат домой. Хотели приманить волчицу, возили ее детенышей в лес. Но нет, не пришла! Волк – зверь хитрый, все разумеет.

Расскажу вам на эту тему еще об одном случае: раньше волки кабанов не ели, кабана было мало – они и перестроились, давили лосей. Два волка любого лося задерут! Легко. Так вот, во время загонной охоты остался у нас подранок. Стемнело. Думаем, вернемся назавтра – доберем. А волки пристроились: где стреляют, там и они.  На следующий день приезжаем: вокруг волчьи следы, а от лося – два копыта и куски кожи…

Да, волки здесь давали прикурить! Николаевич, считаю, возобновил природу, еще бы год – и ничего бы в этих местах из живности не осталось.

А как Воробей с нами общался? Все делалось по-человечески, не из-под топора. Дал задание – и уехал. Умеем – не умеем, делаем. Лесные люди все умеют, ничего не чураются. И лежневки строили, и канавы копали. Когда хозяйство начиналось, все траншеи и канавы были «нашими». Это сегодня – экскаваторы, трактора, а раньше – все своими руками. День копаем, ночью – на охоту.

Меня Николай Николаевич ни разу не наказывал, один раз поругал. Но сильно. Как-то однажды немного перебрали и не сделали работу.

Кстати, за этим столом решалось, как назвать заказник. Приезжали люди из министерства, батька им говорит: «Деревни уже нет, так пусть хоть память про Красный бор останется!»

А сегодня это имя носят и заказник, и охотхозяйство, и туристический комплекс. Увековечено, можно сказать!

Много ученых приезжало к нам еще при Союзе, частыми гостями были ботаники из Минска, занимались исследованиями, жили в палатке, ночевали на сеновале, мать их кормила, варила еду. А после перестройки из ученых здесь только Сидорович да Ивановский остались…

Лет пять назад был смешной случай. Как-то на машине приезжают трое мужчин, представительные такие, сразу видно, к Николаю Николаевичу.  Заходят: «Мы в «Красный Бор» попали?» – «Да, в Красный Бор», – но по реакции чувствуется, что они в замешательстве. Тогда еще на дороге не было указателя. Не стали их сильно мучить: – «Вам, наверное, охотхозяйство нужно?» – «Да! Так что, нам разворачиваться и 13 километров назад ехать?» – «Да, и потом еще 20!». Красный бор – он ведь огромный…

А что же за местность такая, Красный бор, спросите? Откуда название? Прежде всего она называется так потому, что росли здесь корабельные сосны, красивые, гонкие, толстые.

До войны в этих местах стояли бараки, в них жили люди, которые заготавливали этот корабельный лес. Валили руками, вытаскивали на конях, день и ночь, – словом, адский физический труд! Сюда приезжали на заработки (за трудодни) из колхозов: недели на две. После войны леспромхоз и химлесхоз (это по сути одна контора была, с одним начальником) занимались здесь заготовкой леса и подсочкой сосны, построили перерабатывающий завод. Делали древесный уголь, добывали скипидар. До Юховичей вела узкоколейка, потом ее разобрали. Жило здесь семей 14. Были в Красном бору свои столовая, магазин, школа, стояло четыре барака. А еще было где-то восемь коней, на которых вывозили сосновые корчи. (Отец мой тогда работал шофером на заводе). А бабы вручную их пилили. Ужас, а не работа! Со временем леспромхоз стал более механизированным, люди потихоньку начали разъезжаться. А стоило заводу закрыться, как все сразу же развалилось!

Ягод-грибов у нас море: и боровики, и лисички, и клюква. Верхнедвинский, Россонский и Полоцкий районы, можно сказать, кормятся здесь!

Однажды приходят ко мне две женщины в слезах: муж потерялся, звонит аж из-под Глубокого. А машина его здесь, недалеко от моей хаты осталась. Перезвонил я ему: стой на месте, никуда не иди. Хорошо, что мобильные телефоны придумали! Теток посадил в своего «козлика», помчались его искать. Вот девкам был экстрим, так экстрим: надо ж было засветло успеть, а связь плохая, насилу нашли. Обратно уже ехали при свете фар. И с таким счастьем мужик в мою машину залез, стал жене с сестрой что-то быстро-быстро лопотать, рассказывать – да только речь на радостях сделалась совсем невнятная, я ни одного слова ни разобрал.

Меня часто спрашивают, не боюсь ли я один в лесу жить? А чего бояться – мне ж этот лес как дом родной, я здесь каждый кустик, каждое деревце знаю!